За тысячу дней до Победы: судьба танкиста Шапиро

В преддверии 80 летия Великой Победы Институт медиа запустил спецпроект «Живая память: истории войны в наших сердцах». Студенты и преподаватели делятся подлинными воспоминаниями о своих родственниках, прошедших дорогами Великой Отечественной войны. Мы не просто рассказываем о прошлом, а показываем, как память о героях живет и бережно хранится в сердцах их благодарных потомков.

© Ольга Зотова для Института медиа

Мой дед, в честь которого меня назвали, капитан Григорий Яковлевич Шапиро встретил Великую Отечественную войну на должности начальника разведки 14-й танковой дивизии 7-го мехкорпуса РККА. Он уже имел боевой опыт: вскоре после окончания Военной академии моторизации и механизации РККА имени Сталина в сентябре 1939 года участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию, летом 1940 года – в Литву, а за участие в Финской войне был награждён орденом Красной Звезды.

23 июня 1941 года 14-я дивизия, дислоцировавшаяся в подмосковном Наро-Фоминске, выдвинулась на Западный фронт. Капитан Шапиро получил срочное задание штаба фронта: эвакуировать из Минска застрявших там на гастролях артистов МХАТа. Он вывез их из столицы Белоруссии 25 июня, за несколько часов до того, как город был окружён немецкими танковыми соединениями, и довёз до Смоленска. Там МХАТовцы продолжили путь в Москву, а капитан Шапиро возвратился в дивизию, которая заканчивала сосредоточение в Лиозненском районе Витебской области.

«… В бою мы ещё не были, под бомбёжкой были несколько раз, – писал Григорий Яковлевич жене, Серафиме Фёдоровне Прутцковой. – Мы хорошо маскируемся, и потому жертв нет. Вчера сбили немецкий бомбовоз, четыре лётчика были убиты при падении. Он удирал поспешно и не успел сбросить одну бомбу, так с ней и упал. Задерживаем немецких диверсантов, просачивающихся к нам и сбрасываемых с самолётов. Излюбленные методы немцев – очень подлые: напасть врасплох, диверсанты и всякие такие номера. Удара в лоб они не выдерживают. Самолёты от огня тоже немедленно поворачивают и уходят. Ряд случаев был, когда бомбы были наполнены опилками…»

В начале июля 14-я танковая дивизия передислоцировалась в Сенненский район: ей предстояло участвовать в Лепельском контрударе. Это была одна из крупнейших танковых битв Второй мировой войны. За дни, что предшествовали сражению, начальник разведки не раз проезжал на танке путь от Витебска до Лепеля, собирая разведывательные данные. В Витебске прошли детские годы капитана Шапиро, там до революции служил его дед, была похоронена мать. Теперь у стен родного города ему предстояло сразиться с врагом.

В кровопролитных боях с 6 по 10 июля дивизия потеряла более двухсот человек и свыше половины танков. Капитан Шапиро чудом уцелел: его ранило двумя пулями в руку навылет и мелкими осколками в лицо. Из строя он не ушёл. Когда был дан приказ об отступлении, во время отхода с рубежа речки Черногостница, неожиданно возникла угроза флангу и тылу дивизии: немцы атаковали переправу у деревни Стриги, пытаясь перерезать дорогу, по которой должны были отходить наши войска. Семь танков и две роты пехоты под руководством начальника разведки дивизии полдня удерживали деревню, отвлекая на себя удар немецких войск.

«Противник, действуя крупными силами авиации и передовыми подвижными частями, в 17.30 атаковал переправу у Стриги, но был отбит, потеряв два средних и пять лёгких танков, 5 орудий и ПМО, понеся потери в пехоте» – констатировал журнал боевых действий дивизии. Когда подошло подкрепление – ещё десять танков, – капитан Шапиро перешёл в контратаку и уничтожил четыре немецких танка и несколько противотанковых орудий. Попытка противника нанести удар дивизии по путям отхода была отражена. 14-я танковая дивизия успела отойти на новые рубежи.

В боях за Витебщину дивизия понесла серьёзные потери. Командир 7-го мехкорпуса дал приказ о передислокации дивизии в Смоленскую область, в район Ярцева. На рассвете 16 июля головная колонна дивизионных машин, двигавшихся к Ярцеву, внезапно попала под немецкий артиллерийский, миномётный и пулемётный обстрел. Стало ясно, что дивизия оказалась в танковых «клещах» вермахта. Колонна встала, причём шедшие сзади машины подходили вплотную, не соблюдая положенной дистанции. Пикирующие бомбардировщики противника бомбили и расстреливали остановившиеся колонны дивизии с воздуха.

«Значительное количество машин загорелось. Горели машины с горючим, горели и взрывались машины с боеприпасами. Значительная часть личного состава, следовавшего в колонне, была убита и ранена». Так описывал события того утра журнал боевых действий 14-й дивизии. Пока передовые отряды дивизии отражали превосходящий натиск врага, капитан Шапиро организовывал поворот танков и машин на юг, на переправы через Днепр в деревнях Соловьёво и Радчино, и до вечера руководил тылами дивизии на переправах. Потрёпанная в боях дивизия была избавлена от полного уничтожения.

«Мы обязательно выгоним немцев, – писал Григорий Яковлевич в письме домой после выхода из окружения. – Они боятся открытого боя, не принимают его. Стараются действовать всякими подлыми методами: высылают диверсантов, которые стремятся посеять панику в тылу, бомбят и жгут деревни и города, обстреливают из пулемётов мирное население…»

25 июля капитан Шапиро был назначен начальником штаба 14-й танковой дивизии. В Москву ушло представление о награждении его орденом Красного Знамени. Вторую боевую награду ему вручил в Кремле Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинин. Из Москвы дважды орденоносец капитан Шапиро выехал на фронт. 14-ю танковую дивизию, потерявшую в боях почти все танки и большую часть личного состава, расформировали. Командный состав дивизии, получивший боевой опыт, направили на новые должности. Начальника штаба расформированной дивизии назначили командиром полка в группе генерала Рокоссовского.

Но недолго пришлось капитану Шапиро командовать полком. Во время одной из немецких бомбардировок он был тяжело ранен в голову и прямо с поля боя попал в московский госпиталь. А в это время к Наро-Фоминску, где жила семья командира полка, всё ближе и ближе подходила линия фронта. Немецкие бомбардировщики, которых не подпускала к Москве советская ПВО, улетая, сбрасывали бомбы на военный городок в Наро-Фоминске. По городу ходили упорные слухи о немецких десантах, высадившихся в окрестностях города.

«Однажды ночью, во время очередной бомбёжки, – вспоминала жена Григория Яковлевича, моя бабушка Серафима Фёдоровна, – я услышала чьи-то шаги в подъезде нашего дома. Ну, думаю, немцы пришли. Завернула в одеяло спавшего в кроватке годовалого сына [моего папу. – Г.П.], встала с ним за приоткрытую дверь и вижу в щёлку: идут прямо ко мне в комнату двое военных, причём у одного из них – забинтована голова. И вдруг слышу голос мужа: «Сима, Сима!».

Той ночью капитан Шапиро убежал из госпиталя, нашёл где-то «эмку» с водителем и, минуя контрольно-пропускные пункты, под бомбёжкой добрался до Наро-Фоминска – забрать в Москву семью.

Вернувшись в госпиталь, Григорий Яковлевич написал рапорт с просьбой отправить его снова на фронт. Но заключение военно-врачебной комиссии было категоричным: только в тыл, до полного выздоровления. Капитан Шапиро получил назначение командиром учебного батальона курсантов во 2-е Ульяновское танковое училище имени Калинина. До войны оно дислоцировалось в Минске, а утром 22 июня 1941 года было поднято по тревоге и маршем направлено в Ульяновск.

Семье комбата выделили квартиру на улице Ленина. Но капитан Шапиро уступил её лейтенанту – командиру взвода, у которого было трое маленьких детей в семье, и несколько месяцев жил с женой, тёщей и маленьким сыном в казарме, пока не получил комнату в коммунальной квартире.

Накануне нового 1942 года капитану Шапиро присвоили, наконец, воинское звание «майор». Он должен был стать майором ещё в начале 1938 года, как лучший выпускник Военной академии моторизации и механизации. Но перед самым выпуском, в ноябре 1937 года, органы НКВД арестовали его дядю, Илью Иосифовича Меламеда, директора 1-го Государственного подшипникового завода. Руководство академии уже подыскало талантливому выпускнику должность начальника штаба механизированного корпуса. Парткомиссия также не хотела портить ему карьеру и предложила капитану Шапиро публично отречься от дяди. Он отказался – и получил строгий партийный выговор «за притупление партийной бдительности» («поддерживал родственные связи с врагом народа, не сумев разоблачить его к моменту ареста») и назначение командиром танковой роты в Рязанскую область.

С тех пор регулярные представления к очередному воинскому званию неизменно возвращались. Многие друзья и однокурсники Григория Яковлевича уже стали генералами (например, В.Н. Кашуба, С.М. Штеменко, И.Т. Коровников, И.Д. Черняховский), а он по-прежнему, даже занимая должности полковника, носил в петлицах одну капитанскую «шпалу».

Учебный батальон майора Шапиро вскоре стал лучшим в училище. Комбат был не только грамотным офицером и строгим командиром, но и человечным начальником. Однажды утром он обходил строй курсантов, отправлявшихся на учебные стрельбы на полигон. У одного из курсантов было заплаканное лицо. Старшина роты доложил комбату, что накануне парень получил письмо, из которого узнал, что всю его семью в Белоруссии расстреляли немцы. И проплакал всю ночь.

– Оставьте его в казарме, – распорядился комбат. – Какой из него стрелок…

Вечером в канцелярии батальона старшина сказал комбату:

– Конечно, приказы начальников не обсуждают, но, по мне, напрасно вы освободили от стрельб этого курсанта, товарищ майор. А если на фронте? Кто его освободит? Да такое письмо должно ожесточить человека против врага!

– Я согласен с вами, – ответил майор Шапиро. – На фронте – да. Такое письмо, конечно, обострит до предела ненависть к врагу. Там враг – реальная противостоящая сила. А на полигоне? Нужно иметь исключительную силу воображения, чтобы принять фанерные мишени за реального врага. Я уверен, в таком потрясённом состоянии этот курсант отстрелялся бы ниже возможностей. Зачем лишний раз травмировать человека?

В конце зимы, через полгода после ранения, комбат Шапиро снова стал проситься на фронт. Но начальник училища ответил отказом.

«Хочется снова поехать на фронт – не пускают, потому что воевать хотят все. Может быть, позже удастся», – писал Григорий Яковлевич в письме к брату.

8 апреля 1942 года батальон майора Шапиро получил задание командования гарнизона – освободить застрявшую в волжских льдах баржу с военными грузами из ледового плена и обеспечить её дальнейшее продвижение. Задание было выполнено, однако во время работы комбат упал в полынью и, промокший насквозь в ледяной воде, продолжал руководить работами. Он сильно простудился, получил воспаление среднего уха и попал сначала в санчасть (где хирургом работала моя бабушка Серафима Фёдоровна), а затем в госпиталь.  Не до конца зажившая рана дала осложнение: начался менингит. Требовалась срочная операция. Медицинское начальство побоялось доверить её молодому хирургу и послало в город Куйбышев за опытным специалистом. Он прилетел специальным самолётом утром 12 апреля – через несколько часов после того, как майор Шапиро умер.

Его хоронило всё училище. На могиле соорудили памятник с надписью: «Любимому командиру от личного состава батальона».

Вскоре после похорон в училище пришла запоздалая выписка из приказа наркома обороны: майору Григорию Яковлевичу Шапиро досрочно присваивалось воинское звание «подполковник»…

Профессор Григорий Владимирович Прутцков