«Я всегда проверяю себя, прежде чем отвечать на вопрос»: Марина Королёва о грамотности, мате и канцелярите

Культура речи — это искусство выражать мысли ясно и точно, и для журналиста оно становится ключом к доверию аудитории. В мире, где каждое слово имеет значение, мастерство коммуникации не просто важно — оно определяет, как воспринимается информация и как она влияет на общественное мнение.

© Из личного архива Марины Королёвой

Находится ли русский язык под угрозой? Допустим ли мат в художественных произведениях? Как бороться с канцеляритом? Об этом и многом другом мы поговорили с Мариной Королёвой — профессором Института медиа, журналистом и кандидатом филологических наук.

От листочков до карточек: с чего все начиналось

1983 год. После филфака МГУ я начала работать в отделе дикторов Всесоюзного радио в качестве референта-консультанта по русскому языку. Это было невероятное место. В отделе было более 80 дикторов, все — с очень яркими, узнаваемыми голосами. В то время фигура диктора Всесоюзного радио считалась величиной, сравнимой разве что с членом Политбюро ЦК КПСС: голоса дикторов знали все, они звучали по радио каждый день. Достаточно сказать, что там тогда работал Юрий Левитан — тот самый, от голоса которого все просто замирали, и я в том числе. Особенно если он заглядывал в мою комнатку со словарями! А коллеги-дикторы звали его просто «ЮрБор». При дикторах всегда был консультант по русскому языку, который приходил к ним и должен был рассказывать о том, например, какие изменения произошли в речевых нормах. Моими предшественниками были совершенно невероятные люди: Дитмар Розенталь, пособие которого по русскому языку все знают, до этого Сергей Ожегов и Дмитрий Ушаков — авторы знаменитых словарей. От меня не требовалось того же, что от моих великих коллег. Время от времени я отвечала на вопросы дикторов, смотря в словаре, что и как правильно произносится. В дикторском отделе у меня была небольшая доска, на которую я должна была вывешивать листочки с правильными ударениями и ошибками, допущенными дикторами, если таковые встречались. Я проработала там недолго: ушла в аспирантуру, защитила диссертацию по психолингвистике, по теории речевых ошибок, и вернулась туда же, в отдел дикторов, консультантом по русскому языку уже в 1990 году. Но в те годы всё очень сильно менялось, вскоре не стало никакого Всесоюзного радио, и через некоторое время я ушла работать ведущей новостей на новые независимые радиостанции, которые тогда открывались: «АЛА», «Открытое радио», потом и «Эхо Москвы». 

Когда я работала на радиостанции «Эхо Москвы», я постоянно вывешивала листочки на стену по просьбе коллег. Они говорили: «Напиши правильное ударение» или спрашивали, останавливая в коридоре: «Как правильно? В Каннах или в Канне?» Эти листочки в какой-то момент заполонили буквально всю стену информационной комнаты, где мы работали. Затем они вышли за ее пределы, их становилось все больше, и мы, естественно, периодически их меняли. На тот момент я зарабатывала тем, что была новостником на радио, и только потом, спустя 7-8 лет, мне пришла в голову мысль делать программы о русском языке. Поэтому то, что сейчас в Телеграм-канале выглядит как карточки, в свое время было просто листочками на стене. Нынешние карточки тоже посвящены какой-нибудь ошибке, ударению, языковому явлению, при них есть сопроводительный текст (разъяснение) и примеры употребления. На мой взгляд, этот формат как был прекрасен, так и остается, потому что он одновременно визуально понятный и лаконичный. Там минимум текста, минимум пояснений, и это быстро запоминается. Таким образом листочки плавно перетекли в карточки, а потом и в «карточки» в моем телеграм-канале. А из телеграм-канала все это перешло еще и в книгу «Русский в порядке», которая, по сути, составлена из тех самых карточек с небольшими пояснениями. 

О книгах и карточках

«Русский в порядке. Книга карточек» — это пятая книга о русском языке, которая была издана в феврале 2024 года. В 2022 году вышла книга «Чисто по-русски». Эти и все предыдущие работы были основаны, во-первых, на текстах ежедневных рубрик, которые выходили у меня на радио, а во-вторых, на текстах авторских колонок в «Российской газете». На радио это были программы «Говорим по-русски» и «Как правильно». Каждая рубрика посвящалась какому-нибудь одному слову или явлению в языке, одной ошибке или речевой сложности. Короткие программы, состоящие буквально из странички текста, которая читалась за две минуты. Что касается книг, то у меня они строятся по алфавитному принципу, чтобы интересующее слово можно было легко найти. Одно слово или речевое явление занимает в них ровно страницу — так, что можно открыть книгу в любом месте, прочитать и закрыть, а потом вернуться к чтению с любого места. Карточки постоянно накапливаются. С момента выхода последней книги в моем телеграм-канале появилось уже почти 100 новых карточек. Слова для них берутся буквально из воздуха. Идешь по коридору, встречаешь коллегу, и он говорит: «Слушай, ты не делала про это карточку?» — и называет какое-нибудь новое слово, словосочетание и фразеологизм. Часто темы для карточек дают студенты — невольно. Например, во время семинара я могу услышать ошибку в каком-нибудь ударении, сразу же ее фиксирую и, понимая, что такой карточки нет, делаю ее. Кроме того, ошибки мне постоянно присылают через разного рода мессенджеры, люди знакомые и незнакомые, просят ответить на вопросы. Я не могу, к сожалению, работать общедоступной службой русского языка, потому что в этом действительно можно утонуть, но на вопросы коллег, знакомых и студентов стараюсь отвечать — и даже этих вопросов все равно оказывается очень много.

Кроме того, некоторое время назад я перезаписала свои лучшие программы, которые когда-то шли на радио, и теперь они выложены в интернет в формате мини-подкастов, длящихся несколько минут. Подкаст называется «Чисто по-русски с Мариной Королёвой», в нем порядка 500 эпизодов, а это — около 16 часов звучащего текста. Спасибо, кстати, коллегам из Вышки, которые назвали этот подкаст «особо отмеченной работой» на Конкурсе лучших русскоязычных научно-популярных работ в 2021 году. А книга «Чисто по-русски» стала лауреатом того же конкурса в 2023 году.

«Я всегда проверяю себя, прежде чем отвечать на вопрос» 

Чем дальше ты углубляешься в язык, тем больше открываешь для себя неизведанных мест и местечек, штук и штучек, интересных явлений. Я редко отвечаю на вопрос сразу. Если у меня есть хоть малейшее сомнение, я обязательно проверю себя, прежде чем давать ответ. Про это у меня есть прекрасная история.

Дмитрий Николаевич Ушаков, известный языковед, автор знаменитого словаря (его так и называли, Словарь Ушакова), был сотрудником Института Русского языка, и, будучи великим лингвистом, как и все, дежурил в справочной службе. А справочная служба в Институте русского языка когда-то была исключительно телефонная: то есть можно было набрать определенный номер, задать вопрос по русскому языку, и тебе на него отвечали. Ему звонили, он отвечал: «Ушаков слушает» — и, если он сомневался в правильности ответа на вопрос, говорил: «Пойду посмотрю в Ушакове», то есть в своем словаре. Честно говоря, я порой поступаю так же. Я говорю, что посмотрю в своей книжке, потому что знаю, что в ней точно есть ответ, — а я сама могла уже что-то и забыть. В этом смысле карточки — по-настоящему безграничное поле деятельности, и я убеждаюсь в этом каждый день.

«Интернет открыл глаза на наши ошибки»

Я считаю, что общий уровень грамотности не падает и не повышается; он находится на неком усредненном, вполне нормальном уровне. Дело в том, что интернет открыл нам всё то, что раньше было скрыто. Тридцать или сорок лет назад мы переписывались по почте, письма оставались в конвертах — кроме открыток, которые пересылались в открытом виде, — и вся служебная переписка велась на бумаге, а не в электронном виде. Сейчас, когда существуют чаты и соцсети, стало видно, как на самом деле обстоят дела с грамотностью. В определенных случаях это совсем плохо. Но мы не можем вскрыть сейчас задним числом те письма, которые люди посылали друг другу несколько десятилетий назад, — однако уверяю вас, там бы мы нашли примерно то же самое. Никто не вспоминает о том, что в XIX веке, во времена Российской империи, вся крестьянская Россия была либо полуграмотной, либо полностью безграмотной. Это разительно отличается от того, что мы имеем сейчас, потому что теперь грамотность — умение читать и писать — практически стопроцентная.

Когда при мне ругают студентов и говорят, что все они якобы ужасно и безграмотно пишут, я категорически не могу с этим согласиться. Я все-таки имею дело с людьми, которые целенаправленно работают с языком. Журналисты — не филологи, но тем не менее им приходится писать тексты, говорить в радиоэфире, перед телекамерой. Для меня также важно, насколько человек может управлять разными стилями речи: переходить с низкого стиля на более высокий и затем на совсем высокий литературный стиль. Если говорить о наших студентах, то, мне кажется, они этим вполне владеют. Но я не работаю, скажем, со студентами инженерных специальностей и потому не знаю во всех подробностях, как обстоят дела с грамотностью у них.

Сейчас есть все возможности для того, чтобы повышать собственную грамотность, например, справочно-информационный портал «Грамота.ру». К 2025-2027 годам обещают создать Национальный словарный фонд с полной оцифровкой всех словарей, даже старых. Я об этом мечтаю, потому что это предоставит доступ, например, к словарям Даля, Фасмера, Ушакова, Ожегова разных изданий. У меня есть старые издания словарей, но далеко не все, а иногда бывает важно открыть такой словарь и сравнить, какая норма была принятой 50, 70 лет назад и даже раньше. Кроме того, есть совершенно потрясающий проект, тоже созданный российскими лингвистами, — Национальный корпус русского языка. Там собраны тексты разных эпох за последние 120-130 лет, и возможно проследить слово в его меняющихся контекстах на протяжении целых десятилетий. Мне искренне жаль, что работа с этими ресурсами не внедряется в общешкольную практику. Изучение этимологии слов, их заимствований из других языков — это настоящий детектив! 

Угрожает ли что-то русскому языку?

Я отвечаю на этот вопрос последние 40 лет: с того самого момента, как начала работать на Всесоюзном радио. Правда заключается в том, что русский язык невозможно представить без заимствований. У нас 10% исконной лексики. Все остальное — это заимствования из других языков. 

Причина тому, на мой взгляд, — наше историко-географическое положение. Мы находимся между Востоком и Западом и попеременно то испытываем определенное давление с их стороны, то обнимаемся с ними. Это сделало нас очень открытыми и Востоку, и Западу. Когда мы говорим о заимствованиях, мы имеем в виду лексику, то есть слова. Со времен татаро-монгольского ига в нашем языке появилось огромное количество тюркских слов. Затем, во времена Петра I, была долгая и мощная волна голландских и немецких заимствований. Потом — волна французских, английских. Все это связано с определенными историческими событиями, процессами и явлениями, происходившими в России. 

Угроза и есть, и нет. Необходимо помнить, что в язык встроены определенные «антивандальные механизмы», с помощью которых он сам защищает себя от иностранного вторжения — не на уровне лексики, а на уровне грамматики. Что бы ни происходило, грамматическая система русского языка многие столетия остается неизменной. Может меняться управление отдельных глаголов, но это случается редко и потому не может быть показательным. В целом же с грамматикой не происходит ничего, что в корне поменяло бы строй языка: это та самая основа, которая, несмотря на притекающие к нам иностранные слова, ничего не позволит сделать с языком. Это находится вне нас, отчасти даже вне нашего понимания. Язык как система способна самостоятельно себя защищать, и потому в этом смысле я уверенно утверждаю, что русскому языку ничего не угрожает. Однако, безусловно, важно обращать внимание на излишние заимствования, а в этом как раз и заключается проблема.

Я как-то прошлась по одной из центральных улиц Москвы и с трудом нашла одну-две вывески на кириллице. Все остальное — это иностранные названия. В последнее время их стали переписывать кириллицей, что, на мой взгляд, еще хуже. В таком случае лучше оставлять честную латиницу, чем переписывать, потому что слово от этого не станет русским: это будет просто некое искаженное слово. Все хорошо в меру, а у нас с чувством меры плохо. Например, если открывается новый магазин, то почему бы не подумать над тем, чтобы назвать его каким-нибудь русским словом? На деле же происходит так, что если три магазина назвались квазифранцузским или квазианглийским словом, то потом вся улица будет в подобных же вывесках. Владелец магазина думает: «К ним идут покупатели, а если я назову свой магазин, например, «Василёк», то клиентов у меня не будет». Глобально угрозы нет, но подобные случаи — это всегда повод задуматься. Задуматься и, может быть, действовать с языком аккуратнее, чуть осторожнее. 

«Вайб» — слово года

О том, приживется ли в языке то или иное слово, можно делать лишь очень осторожные прогнозы, наблюдая степень распространенности. Я, правда, не очень понимаю, почему слово «вайб» Грамота.ру признала словом года. Мне кажется, что оно не новое, я слышу и вижу его уже лет пять, и не очень понятно, почему оно стало словом именно этого года. Однако его распространенность и правда высокая: его используют и студенты, и преподаватели — люди самых разных возрастов. Но будет ли так, например, через год? Я бы не взялась прогнозировать. Есть слова, которые живут десятилетиями, например, «чувак» или «клевый». Эти слова появились в молодежном сленге примерно в 70-х годах прошлого века и по каким-то причинам остались и закрепились в языке. Они, однако, так и остаются в рамках сленга; они не стали литературными словами русского языка. Мне кажется, со словом «вайб» будет также: оно будет «прижаргоненным», — но останется оно или его заменит другое слово, это уже великая загадка языка. 

Как лингвиста меня не раздражает ни одно слово, потому что я выступаю здесь как наблюдатель и исследователь. Однако как человек, как «пользователь» я в последнее время не могу терпеть два слова. Первое — это «вдохновляться», а второе — «насладиться». Слово «вдохновляться» курсирует из одного интервью в другое с вопросом: «Чем вы вдохновляетесь?» Мне это слово сильно напоминает слово «опохмеляться». Это один из журналистских штампов, который я своим студентам предлагаю сразу забыть: в нем есть что-то неестественное, жеманное. Точно так же, как слово «насладитесь», которое постоянно появляется в разного рода рекламе. Оба этих слова очень приторные, как сладкие пирожные, от которых сводит скулы. 

«С мата все больше снимается печать запретности»

В отношении к мату есть формальный и неформальный подходы. Формальный подход заключается в том, что мат как был обсценной лексикой, так ею и остается. За употребление мата в публичных местах положено наказание: штраф или 15 суток ареста. Публичное место — это улицы, транспорт и, безусловно, университет. Впрочем, иногда я слышу мат в коридорах и перед входом в университет. Это правда: с мата, матерной ругани, все больше и больше снимается печать запретности. Мат вылился на улицы, на площади, в коридоры университетов; матом не ругаются, им разговаривают. Все знают, что за это положено наказание, но никого за это не наказывают. Из мата уходит эмоциональная часть, отвечающая за крайнюю агрессию, — это изымается, и то, что мы сейчас слышим, это матерная лексика без всякой эмоциональной составляющей. Как человеку, не как лингвисту, мне это не нравится, потому что это не моя лексика. Если я встречаю мат в художественном тексте, я воспринимаю его как часть языка — для меня это не проблема, потому что читаю я все-таки наедине с собой и о наличии нецензурной брани в книге обычно предупреждают стикером на обложке. Как факт литературы мат совершенно никому не вредит (если это, разумеется, не книга, которая состоит из сплошного мата), а напротив, может быть важным штрихом для того, чтобы, например, показать речевые особенности героя и его принадлежность к определенному социальному слою. Главное, чтобы при этом на книге стояла соответствующая пометка, которая предупреждает о наличии внутри нецензурной лексики. Когда же мат звучит где-то в коридоре, на улице, в транспорте, он моментально становится проблемой для всех остальных — и потому для меня он неприемлем. Человек, которому не нравится мат, оказывается в такой ситуации беззащитным.

С другой стороны, как лингвист я понимаю, что для исследователя это одна из самых интересных и загадочных частей языка. Какова же у нас грамматическая система, каковы ее возможности, чтобы образовать всего из четырех корней лексику на два тома со столь разными значениями? 

Я вижу в последнее время на улицах Москвы плакаты, продвигающие идею России без мата: «Имя мамы свято, говори без мата». Не знаю, насколько это эффективно — такая уличная реклама, — но мне кажется, что-то подобное можно было бы сделать и в нашем университете силами Института медиа и дизайнеров. Это мог бы быть классный проект, где сами студенты придумывали что-то веселое, умное, красивое — например, в виде плакатов, которые показали бы, что здесь, в университете, территория без мата. Ключевые слова здесь: «сами студенты» и «весело». Я бы не мыслила глобально, в стиле «России без мата» — нет, я бы продвигалась небольшими, по возможности веселыми шагами; так, чтобы это не было назидательно. Я сама так всегда и действовала в своих программах о русском языке. Для меня назидательность вообще худший порок. Человек должен рассмеяться, читая такие плакаты. В следующий раз он так же рассмеется, когда матерное слово готово будет слететь у него с языка — и, скорее всего, не слетит!

Мат — это самый легкий способ повзрослеть

Я думаю, что факторов того, почему люди начали больше материться, несколько. Во-первых, это произошло не сейчас. Это совпало с началом 90-х годов, когда произошла общая либерализация жизни: появились новые газеты, радио, телевидение, и вместе с этим освободились многие стороны жизни, в том числе и загнанный под запрет мат, который прежде был невозможен в книгах, кино и театре. Второй фактор связан с повышением общего уровня агрессии. И наконец, еще один фактор связан с подростками, школьниками и школьницами. Зачем они матерятся? Вероятно, для того чтобы поскорее повзрослеть. К сожалению, в большинстве случаев они слышат мат от своих родителей, которые считают это не ругательной бранью, а частью повседневного общения. При этом самим детям в семье материться не разрешают, — но, разумеется, выйдя во двор, ребенок начинает материться, потому что так делают взрослые. Возможно, у него есть и другие примеры для подражания, помимо родителей, — тоже взрослые, которые это делают, на которых ребенок хочет равняться и до которых он хочет скорее дотянуться. Это самый легкий способ взросления: начни материться — и ты уже взрослый. 

Как бороться с канцеляритом 

Это как борьба с тараканами, которые бегают по грязной кухне. Человек уже так к ним привык, что ему кажется, что все нормально. Первое, что я вижу в текстах первокурсников Института медиа, — это глубоко укоренившийся канцелярит. Возможно, так сказываются школьные учительские шаблоны, которые намертво вбиты в головы. На это нужно обращать внимание, и об этом нужно больше говорить. Это так же, как со словами-паразитами: как только ты начал обращать на них внимание, они постепенно начнут уходить. Как только ты сам или кто-то обратил внимание на то, что ты пишешь канцелярским стилем, с этого момента ты начал с этим работать. Я не буду говорить «бороться», потому что бороться всегда бесполезно с чем бы то ни было, а вот работать — да. Когда ты понял, какой он, канцелярит, как он выглядит и из чего состоит, — всё, ты начал движение в сторону того, чтобы писать нормальным человеческим языком.

Ксения Жакова, студентка 3-го курса образовательной программы «Журналистика»