Мария Штейнман: «Использование мифа — это работа со смыслами»

© Из личного архива Марии Штейнман

С помощью мифов можно не только создать новую реальность, но и исказить уже существующую. Лучше всех об этом знает профессор Департамента медиа НИУ ВШЭ Мария Александровна Штейнман, которая ведет курс «Исследование мифодизайна и вторичной реальности в массовой культуре». Мы поговорили с Марией Александровной о том, как знание мифов и архетипов помогает журналисту в профессии, и как можно бороться с fake news.

Зачем студентам-журналистам изучать сказки и мифы?

В чем суть занятия журналистикой? Это работа со смыслами и культурными кодами. Когда мы что-то пишем, как журналисты, создаем медиаконтент, мы должны понимать, какие культурные коды мы используем. Где хранятся культурные коды? Прежде всего — в сказках и мифах. Эти культурные коды работают для любого языка, для любой социокультурной матрицы. С их помощью можно закрыть разлом между поколениями, между различными общественными структурами, закодировать сообщение так, чтобы его заведомо точно дешифровали читатели. 

Классический пример: как переводится слово «trump»? Козырь. Какой же архетип волшебной сказки, или шире — мифа, использует Трамп постоянно? С его провокациями, с его рыжим чубчиком? Трикстер, шут. При этом, у шута есть две разновидности: позитивная и негативная. Он не просто трикстер, не просто шут, он Джокер. И кстати, огромное количество мемов, связанных с истекающими днями президентства Трампа, подразумевают сравнение Трампа именно с Джокером. 

Архетипы, которые содержатся в сказке и мифе, всегда достигают адресата, но адресат их не всегда в состоянии определить. Адресат всегда будет реагировать на эти архетипы, но он не всегда будет их осознавать. Это уже дальше от журналиста зависит — раскрывать карты или нет, или просто использовать их как суггестивную технику.

Могут ли знания о мифах помочь лучше ориентироваться в современной медиасреде?

Где ни копнешь современную медиасреду, там ты обнаружишь примеры мифов. Кроме Трампа, давайте посмотрим на Путина, причем на его первый срок. Дело в том, что существует очень интересный миф, который тогда использовался в медиа, но большинство граждан этот миф не осознали, хотя подсознательно отреагировали. Очень важная деталь: использование мифа — это не значит плохо или хорошо. Использование мифа — это работа со смыслами. 

Когда Борис Николаевич Ельцин произнес свою знаменитую фразу «Я устал, я ухожу» в новогоднем обращении, и исполнять обязанности до выборов стал Владимир Владимирович Путин, что произошло? Какой архетип сработал? В культуре и в литературе существуют очень важные архетипы «короля-рыбака» и Парцифаля. Король-рыбак — это увечный король, который правит бесплодной землей. Он есть в рыцарских романах, например, у Вольфрама фон Эшенбаха в «Парцифале». Этого короля тяготит бремя власти. И когда к нему приходит молодой Парцифаль, король-рыбак добровольно готов уступить ему место. И в 2000 году именно с этим мы с вами и имели дело. На место Бориса Николаевича, который был уже отягощен властью, пришел молодой, энергичный президент. Пожалуйста, все работает. 

Журналисты осознанно или бессознательно используют эти архетипы?

И то, и другое. По-настоящему профессиональные журналисты делают это осознанно —  они четко знают и идентифицируют архетипы, и помещают их в сюжет. Точно так же, как идеологи. Они, как правило, прекрасно осведомлены о существовании архетипов. Другое дело, что эти архетипы выражают себя иногда помимо воли автора. Очень хороший пример работы с архетипами, и как раз суггестивного потенциала архетипов, того, как они могут влиять на сознание — это фильм «Хвост виляет собакой». 

Как понимание структуры мифов может помочь в создании современного медиаконтента?

Классический пример — «Звездные войны». Они построены по структуре волшебной сказки русского ученого Владимира Яковлевича Проппа и по книге Джозефа Кемпбэлла «Тысячеликий герой». Джордж Лукас сам признавался, что когда он писал IV, V, VI эпизоды, он просто открыл Кэмпбелла, положил рядом, и понеслось. 

Еще есть «Мстители», в которых все держится на скандинавской мифологии, на исландском эпосе «Старшая Эдда». Вся тема Тора, Локи, их запутанных взаимоотношений — это полностью мифы, но трансформированные, пропущенные через современное мировосприятие. 

Толкин тоже опирался на скандинавскую мифологию, чуть меньше кельтскую, и на весь комплекс текстов о Короле Артуре. Потом его неоднократно экранизировал Питер Джексон, и тем самым он эти мифы транслировал дальше. «Игра престолов» вся держится на мифах, но это особые мифы — это скорее полемика Джорджа Мартина с мифами, с архетипами. Но даже там они работают. Например, Джон Сноу — это архетип спасителя, героя, который жертвует своей жизнью ради близких. Есть «Гарри Поттер», который, опять же, весь об этом. И обратите внимание: и у Роулинг, и в «Игре Престолов» есть мифологические персонажи — кентавры, драконы. Но они, на самом деле, не являются главными. Это формально мифологические персонажи, это виньетка, украшение. А глубоко внутри находятся по-настоящему серьезные смысловые пласты, которые держатся на тех самых архетипах. 

Посмотрите на видеоигры. «Ведьмак» — это прекрасный пример многоуровневого текста. Сапковский абсолютно сознательно встраивал в свои книги элементы рыцарского романа, он полемизирует с Толкином, и еще добавляет сугубо польский колорит, польскую литературу, польский фольклор. И в игре то же самое.Третий «Ведьмак» великолепен, потому что там огромное количество отсылок к разным пластам фольклора. А когда Геральт попадает на Скеллиге, то часть его квестов — это прямые отсылки к скандинавской мифологии. А вот когда Netflix стал снимать сериал, то шоураннеры захотели уйти от колорита, созданного Сапковским. Понятно, что они ориентировались не столько на читателей Сапковского, сколько на игроков в «The Witcher», включая самого Генри Кавилла, который мечтал всю жизнь побыть ведьмаком. Но они создали абстрактный условно-фэнтезийный мир, лишенный элементов аутентичной мифологии. Поэтому та фактура, которая  есть в игре, практически полностью отсутствует в сериале. И это как раз многим не понравилось. Потому что сложно погрузится в такой мир, сложно сопереживать условным схемам. 

Так для чего нужно знание мифологии, архетипов? При создании любого медийного контента нужно создать логичный мир, который живет по своим внутренним законам. И этот мир должен обладать очень важной категорией притягательности. Он должен вызывать эмоциональный отклик у того, кого мы вовлекаем: читателя, зрителя, игрока. Если это невозможно, то тогда даже прекрасный Генри Кавилл не сможет сыграть все за всех. 

Есть ли какое-то сходство между мифами и постправдой или fake news?

В XX веке слово «миф» обретает другой смысл, благодаря, в том числе, работе Ролана Барта «Мифологии» и его исследованию «Миф сегодня». В XX веке мы сталкиваемся с понятием мифа как искажения картины реальности ради какой-то идеологической задачи. Барт это заметил, объяснил, показал, как это работает — от политики до фильмов. Миф — это очень мощный инструмент. Оказывается, что с его помощью можно не только создавать реальность, но и искажать ту, которая есть. К сожалению, мы наблюдаем примеры того, как fake news и политические мифы начинают это делать. Фейки очень живучие, они как вирус проникают в сознание. В качестве примера — я наблюдаю очень много фейков, связанных с историей Второй мировой войны, когда сознательно замалчивается роль России, и выясняется, что вся Вторая мировая касалась только действий союзников. И некоторые политики в России тоже любят делать вид, что нам никто не помогал. Это тоже не совсем так. Был ленд-лиз, были колоссально важные материальные поставки.На мой взгляд, одна из важнейших задач журналиста — это препятствовать фейкам. Не производить фейки, не транслировать фейки, а заниматься фактчекингом, чтобы никто не мог использовать нас в своих целях, и препятствовать распространению фейков, развенчивать эти мифы и способствовать диалогу. Диалог в обществе — это залог его устойчивости. 

Если архетипы и мифы в их первом нашем, позитивном понимании, способствуют донесению идей, мощному эмоциональному вовлечению, то фейки — они всегда создают некий эффект толпы, эффект спирали молчания, отключения критического восприятия реальности. Вот это, мне кажется, одна из миссий современной журналистики — бороться с fake news.

Как распространение теорий заговора, например, QAnon в США, связано с мифами?

QAnon — это не просто теория заговора, это то, что я бы назвала «вторичный миф» — миф, порожденный сознанием нью эйдж, которое замешано как раз на идеях о рептилоидах, тайных правительствах, которые которые нами управляют. QAnon — это прекрасный пример мифологического восприятия реальности. В России оно тоже работает: у нас есть история с шаманом, который периодически объявляет о своем походе на Кремль, но ведь и в захваченном трампистами Капитолии тоже был шаман. Вот этот знаменитый шаман с рогами, с раскрашенным лицом, в меховых штанах и в ушанке. На самом деле он актер — но актер, который явно получает большое удовольствие от того, что он делает, и, может быть, даже сам себе верит. 

Это и есть абсолютно мифологическое мышление: идея о том, что есть праведники и грешники, и грешники находятся во власти тьмы, а праведники — единственные, кто знает, как правильно. И QAnon, и их шаман — это классический пример архаизации и мифологизации восприятия реальности. 

Может ли журналист как-то с этим бороться?

Такого рода теории заговора опираются на эмоции в гораздо большей степени, чем на рацио. Возникает вопрос: что делать журналисту? Развенчивать мифы — да, это необходимо, но нужно понимать, что не каждый его услышит. Один журналист в поле не воин. Журналистам необходимо объединяться и создавать вместе такое пространство, где лгать будет неуместно. И этого можно достичь с помощью активного использования фактчекинга, и с помощью создания новой журналистской этики для цифровой эпохи. И возможно, создавать и развивать это пространство придется уже новому поколению журналистов. Это серьезная миссия, но она крайне необходима.

Интервью подготовила Арина Трушина