Тыла больше нет

Колонка декана Факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ Андрея Быстрицкого о том, что уже изменилось из-за мировой пандемии, а с чем — только предстоит столкнуться.

Пожалуй, самое сильное впечатление от коронавируса заключается в том, что укрыться от него негде. Нигде не безопасно, некуда и не на чем ехать. Да и ни к чему. Если коронавирус – война, то на этой войне тыла нет. И вопрос – а появится ли он когда-нибудь вновь? Подробнее о мире после пандемии читайте в статье Андрея Быстрицкого, председателя Совета Фонда клуба «Валдай».

Большинство мировых экспертов дружно утверждает, что мир после коронавируса будет иным. В чём-то, безусловно, они правы. Ещё старик Гераклит говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Но, вообще-то, люди консервативны и предпочитают привычное. Даже если мир радикально изменился. И с очень большой вероятностью мир после нынешних страданий и ужасов в основном вернётся на круги своя. Но, подчёркиваю, в основном. Бесследно пандемия пройти не сможет, хотя бы в области иммунитета – как людей по отдельности, так и человечества в целом.

Сегодня, когда эта статья пишется, мы не знаем, когда и каким образом закончится эпидемия коронавируса. Более того, мы вообще мало знаем о коронавирусе. Разброс мнений, причём среди вроде бы уважаемых экспертов, довольно велик. Спорят и о происхождении, и о смертоносности вируса, об объёме экономических потерь, о социальных и политических последствиях и даже о биологической природе человека.

Вместе с тем довольно опрометчиво утверждать, что коронавирус, кроме самого себя, принёс в жизнь людей что-то такое, чего не было прежде. Во всяком случае, даже если это так, то это разглядеть довольно трудно.

В своё время французский философ Тейяр де Шарден писал, что люди редко умеют разглядеть новое сходу. Непосредственное созидание истории мало кому удаётся наблюдать. Люди, даже самые умные, как правило, видят уже совершённую историю. Сравнительно (и очень сравнительно!) точное знание нам доступно только о прошлом. Пускай и недавнем. Жизнь в этом отношении напоминает работу живописца. Сначала мастер создаёт подмалёвок, который потом скрывается под уже завершённой работой. Так и сейчас. Мы в процессе создания подмалёвка, готовая картина появится и станет нам доступна позже. Но, повторю, всё, из чего может сложиться будущее, перед нашими глазами.

Несколько вещей, которые проявились в ходе этого коронакризиса, довольно заметны. Одни совсем на поверхности, другие скрыты чуть глубже.

На поверхности очевидный, давно заметный, часто обсуждаемый кризис глобализации. Предыдущая модель глобализации, во много проводимая США и вообще Западом (но не только ими), исчерпала себя. Причина этого, которую во многом подчеркнул коронавирус, в противоречии между высочайшей степенью взаимозависимости мира и уровнем, характером его регулирования. Недостаток регулирования во время эпидемии проявился с величайшей силой: международные организации оказались практически бессильны, их функция свелась во многом к раздаче советов. Ни ООН, ни ВОЗ не имеют необходимых полномочий. Конечно же, это не новость. Достаточно посмотреть на современные вооружённые конфликты, которые не менее, а более смертоносны, чем коронавирус, и убедиться в том, что международные институты в лучшем случае могут доставить какое-то количество гуманитарной помощи в виде риса, но никаких инструментов для реального прекращения вооружённой борьбы у них нет. Поэтому напрашивается глубокий пересмотр всей системы международных отношений, создания более эффективных способов кооперации между странами, развития институтов регулирования. С какой скоростью это произойдёт и в какую сторону будет направлено – большой вопрос. Мы можем увидеть как ренессанс международного сотрудничества, так и углубляющееся раздробление мира.

Второе, что тоже на поверхности, – мир захлебнулся в потоке информации. Ориентиры во многом потеряны, отличить правду ото лжи крайне затруднительно, особенно с учётом общей неустойчивости информации. Венецианцы, когда вводили карантин, имели ложные представления о природе эпидемии. Но эти представления были устойчивы. Они практически не менялись не то что годами, а десятилетиями. Сегодня мы живём в мире сведений, многие из которых устаревают или опровергаются через несколько часов, а то и минут после их распространения. Я не говорю уж о том, что количество противоречий в распространяемой информации переходит все границы.

Как заметил в своё время Джон Кин, один из ведущих специалистов в области коммуникаций, в результате крайней неустойчивости, сложности и противоречивости распространяемых сведений наступает когнитивный диссонанс, причём не только у обычных граждан, но и в самых рафинированных элитах. А это приводит к растерянности, стремлению оградиться от пугающих новостей, желанию переложить ответственность на власти, на лидера, к отказу от собственного критического взгляда на происходящее. Более того, разрушение информационной иерархии – прямой путь к тоталитаризму, к информационной самоизоляции, куда более вредоносной, чем физическая, карантинная. Хотя стоит отметить, что информационная катастрофа, неуправляемость и даже – в некоторых случаях – вредоносность современного информационно-коммуникационного мира вовсе не открытие последних дней. То, что мы потеряли навыки навигации в информационном океане и нам грозит тут настоящее цунами, известно давно.

Справедливости ради стоит заметить, что новые информационно-коммуникационные технологии не только пугают нас, но и помогают пережить тяжести и лишения самоизоляции. То, в какой степени удалось перенести в онлайн самые разные активности – от образования до концертов и развлечений, от торговли до интернета вещей (в некоторой степени), – впечатляет. Но вместе с тем и показывает многочисленные ограничения и недостатки онлайн-коммуникации. И кроме того, довольно высокую степень уязвимости. Так что в этой сфере предстоит ещё пройти большой путь, как в сфере собственно технологий, так и международного регулирования коммуникаций.

Ещё бросается в глаза крайне низкий уровень солидарности между странами, элитами, гражданами. Понятно, что рецепт борьбы с вирусом – в изоляции. Но не менее понятно, что главная задача сегодня – при всей ужасности коронавируса как такового – восстановление мировой экономики. Масштабы экономического ущерба трудно пока оценить, но его существенность очевидна. Пока же ни от каком условном «плане Маршалла» для всего мира речь не идёт. Более того, усилия международных организаций часто входят в противоречие с устремлениями отдельных стран. Очень наглядно это в случае с США.

Но, повторю, коронавирус не столько создал нечто новое, сколько подчеркнул существующие проблемы. Три года назад сессия клуба «Валдай» в рамках Петербургского международного экономического форума называлась «Глобализация по-новому: каждый сам за себя?». Увы, мы вовсе не хотели оказаться провидцами.

Однако есть и такие аспекты жизни нашей цивилизации, относительно которых весьма затруднительно высказаться вполне определённо.

Прежде всего, это касается природы человека, его поведения в социуме, системы власти и регулирования в человеческом общежитии.

Коронавирус, безусловно, нанёс страшный удар по чувству уверенности людей в своём всемогуществе. Конечно, различные тайфуны и прочие цунами весьма подрывали ощущение стабильности у людей, живущих в регионах, подверженных их воздействию. Хватало страхов и у тех, кто оказался в зоне вооружённых конфликтов. Но это беды в каком-то смысле привычные. По отношению к ним выработался определённый навык и противодействия, и спасения, и повседневного поведения. Коронавирус явился к нам как своего рода фильм-катастрофа, ускоренная версия глобального потепления. Как я уже писал выше, исчез глобальный тыл, ощущение того, что есть место для спасения. Воздействие этого внезапного осознания беспомощности, возможно, будет весьма впечатляющим. Коронавирус пройдёт, но вот страх «брошенности», одиночества и отчаяния оставит свой след.

В своё время чума XIV века в Европе привела к серьёзным изменениям и в образе жизни, и в отношениях людей. Например, ценность человека сильно возросла, хотя бы потому, что людей стало меньше. Коронавирус, как сейчас кажется, не столь смертелен как чума 700 лет назад. Во всяком случае, будем на это надеяться. Но всё же нынешнее потрясение получилось довольно серьёзным.

И потому люди, возможно, изменят отношение к самим себе и к миру. С одной стороны, им потребуется некоторое упрощение мира, ясное осознание того жизненного минимума, без которого само существование невозможно. Это произойдёт постепенно, но мы увидим, как осуществится некоторое разделение на то, что обязательно должно быть, и на то, что, может, и желательно, но не необходимо. Это скажется на экономике, приведёт к изменению её структуры как в отдельных странах, так и в мире в целом. Сказанное не означает, что вырастет потребление соли и спичек. Но интернет, к примеру, точно окажется в списке приоритетов, как и многие дистанционно работающие отрасли экономики.

С другой стороны, могут измениться отношения граждан и государств. Очевидно, что эта стадия эпидемии работает на усиление роли государств. Без них борьба с вирусом невозможна. Граждане полагаются на государства, безропотно отдают им свои права, делегируют полномочия. Государства же обещают показать свою эффективность как в деле спасения жизней, так в деле спасения экономики. А это в известном смысле одно и то же.

Граждане же во время пандемии проводят своего рода ревизию состояния своих обществ, смотрят на то, с чем они в реальности вошли в эту беду, и на то, с чем они выйдут. Де- факто это может привести к перезаключению договоров между обществом и властями. После окончания острой фазы пандемии во многих государствах может измениться структура власти, угаснуть прежние политические силы и возникнуть новые.

Дело ещё и в том, что коронавирус возник относительно случайно. Конечно, все знали о том, что вирусы опасны, об этом были сняты десятки фильмов и написаны сотни книг. Но всё равно сравнительно устойчивая картина мира подверглась эрозии. Ощущение защищённости и могущества современного человечества оказалось подорванным. В таких ситуациях могут развиваться две противоположенные тенденции. Одна из них направлена на усиление коллективной власти, то есть на укрепление государства, рост желания положиться на авторитеты. Другая, прямо противоположная, – на индивидуализацию, на своего рода анархию. Немецкий писатель Эрнст Юнгер в романе «Эвмесвиль» описывает человека относительно нового типа и называет его Анархом. Юнгер рассматривает Анарха как своего рода альтернативу государству, поскольку возникают ситуации, при которых гоббсовский Левиафан, оказывается, не справляется со своими проблемами.

Так или иначе, коронавирус бросил довольно серьёзный вызов современным политическим структурам.

Ещё один вызов – и это хорошо прослеживается в полемике о коронавирусе – проблема понимания смерти и смертности в современном мире. В последние годы, отчасти под влиянием постмодернистских идей, смерть стала рассматриваться как некая трагическая случайность. Понятно, что рационально все понимают неизбежность смерти. Но каждая смерть трактуется в современном цивилизованном обществе как «преждевременная», как некоторая неудача. Это, кстати, хорошо просматривается в полемике об эвтаназии. Вместе с тем цивилизация не может развиваться без внятного нарратива смерти. Ответ на вызовы и угрозы, понимание героизма и сплочённости, целей развития и системы общественного устройства невозможны без понимания судьбы индивида во всей её трагичности.

Возвращаясь к общей оценке последствий пандемии, думаю, что каких-либо ярких и немедленных последствий именно из-за пандемии всё же не будет. «Испанка», куда более смертоносная, сто лет назад не привела к особым политическим и социальным переменам. Возможно, потому, что протекала она на фоне Первой мировой войны, жестокой и во многом бессмысленной. Ощущение трагичности тех времён в куда большей степени стало следствием войны, а не эпидемии.

Тем не менее – и я не противоречу себе – мир нуждается в переменах. Более того, COVID-19 проявил со всей ясностью необходимость этих перемен. В каком-то смысле коронавирус – сравнительно мягкий (при всей своей чудовищности) «заместитель» войны и может послужить триггером изменений. Острая и резкая реакция на пандемию показывает нам, что у многих накопилось своего рода экзистенциальное недовольство нынешним миром, что, конечно же, приведёт к изменениям.

И совсем в заключение: возможно, стоит подойти к оценке последствий коронавируса более системно, проанализировать основные сферы жизни человечества, сформировать прогноз их развития после преодоления эпидемии.

Оригинал материала: https://ru.valdaiclub.com/a/chairman-speech/tyla-bolshe-net/